[jarenka]

Автор:  Ванильный Занзас
Персонажи: Лео, Элиот, ещё несколько мимо пробегали.
Рейтинг: PG-13
Саммари: А что если бы Элиот попал в Бездну и смог вернуться?
От автора: не ищите там обоснуя, я не заморачивалась тем, что случилось между падением Элиота в Бездну и таймлайном фика. В остальном: я очень хочу поговорить об этом.

6203 слова

Его история после падения в Бездну начиналась почти как библейская: в начале было слово. Этим словом было его имя: Элиот — его звали, и этот голос был знаком Элиоту. В его ладони, протянутые вперёд, вцепились чьи-то чужие ладони, сжимая до боли, и он полетел в темноте, не понимая куда. Элиот потерял сознание, если это выражение вообще применимо к попавшему в Бездну человеку.
На той стороне его встречали трое. Элиот лежал на кровати, уставившись в потолок, но стоило скосить глаза направо, и он увидел старых знакомых: Брейка и леди Шэрон. Они совсем не изменились, но Брейк вообще не менялся на его памяти, так что могло пройти хоть сто лет. Глупо, но первым делом он подумал именно о том, сколько времени прошло: может тут уже мертвы практически все, кого он знал. На эту мысль наводил спутник Брейка и Шэрон, юноша в алом баскервильском плаще, которого Элиот видел впервые, хотя ему казалось, что тогда, в школе, он их всех хорошенько рассмотрел. Было темно, горела только лампа на столе, жёлтый электрический свет падал на Брейка и Шэрон, ярко освещая их лица и кисти рук Баскервиля на спинке дивана. Его лицо тонуло в полумраке: недостаточно густом для того, чтобы вообще ничего не видеть, но лицо рассмотреть не удалось. Элиот смог только понять, что у него очень тёмные волосы, но даже не назвал бы точно цвет. Одно он знал точно: среди Баскервилей юношей такого роста не было. Или правильнее сказать «в его время не было»?..
— Добро пожаловать домой, Элиот, — произнёс Брейк.
— Сколько лет прошло? — тут же задал он интересующий вопрос.
— Всего пять, — ответила леди Шэрон.
Потерев глаза, Элиот сел в кровати. Его уже кто-то раздел и отмыл от крови, он лежал голышом, даже без нижнего белья. Элиот посмотрел на свою грудь. Печаль нелегального контрактора, полностью завершённая, осталась при нём, чуть ниже, на животе, виден был шрам от раны, оставленной Шалтаем-Болтаем, он выглядел старым, будто Элиот получил эту рану ещё в детстве.
— На, оденься.
Баскервиль кинул ему одежду и задёрнул полог. Элиот так и не успел рассмотреть его хорошенько, только поймал на мгновение взгляд тёмных глаз.
Одежда была его собственной: рубашка, брюки, жилет, чёрный сюртук, голубая лента на шею. Элиот быстро оделся (вопреки мнению Лео, он умел это делать самостоятельно) и распахнул полог.
— Всё, я готов. А теперь можно мне домой?
— Нет, конечно.
Брейк прошёлся прямо по журнальному столику и сел напротив Элиота, сложив ноги по-турецки.
— Видишь ли, Элиот, ты выбрался из Бездны, что случается довольно редко. Так что Пандора тебя никуда не отпустит.
Это было предсказуемо: Оз тоже, насколько Элиот помнил, не дома сидел.
— Посадите в тюрьму? — напрягся он, инстинктивно пытаясь нащупать рядом шпагу. Но шпаги не было, да и Брейка бы Элиот точно не победил.
— Ну почему сразу в тюрьму? Разве мы звери какие?..
— Кто бы говорил, Брейк, — раздался сзади голос Баскервиля.
Тот уже успел усесться рядом с леди Шэрон, положив ногу на ногу. Он наконец попал в круг света, и Элиот принялся внимательно его разглядывать. У него были очень красивые тёмные глаза с по-девичьи длинными пушистыми ресницами, смотревшие на мир презрительно и высокомерно. Из-за невысокого роста и узких плеч этот Баскервиль сначала показался ему подростком, но теперь стало заметно, что ему лет двадцать. Значит, в то время, как Элиот пропал, было около пятнадцати, они практически ровесники.
— В общем, ты будешь служить в Пандоре, а вот этот неприятный тип в красном плаще будет тебе помогать. Не оставлю же я бедного ребёнка совсем без помощи во взрослой серьёзной организации.
Голос Брейка звучал так ядовито, что было очевидно: это не помощь, а самая настоящая свинья, которую обычно и подкладывают такие, как Брейк (Элиот уже успел наслушаться много нелестного о его характере).
— Кстати, его зовут Глен Баскервиль, он глава дома Баскервиль.
— И я не испытываю ни малейшего желания нянчится с каким-то подростком.
— Ты мне тоже не нравишься, — в тон ему ответил Элиот.
— Поздно-поздно, мальчики, начальство уже всё за вас решило, — Брейк достал из кармана леденец и сунул его в рот.
— По-моему, вы слишком строги друг к другу, — мягко произнесла леди Шэрон. — Мне кажется, вы сработаетесь.
Элиот с неприязнью посмотрел на Глена. «Смазливый высокомерный говнюк», — вот, пожалуй, то определение, в которое можно было свести первое впечатление Элиота от этого знакомства. Они точно не сработаются.

Прилив острой ненависти к Брейку Элиот испытал через пару минут, когда они вместе с Гленом вышли из комнаты. Брейк сказал, что Элиоту надо ознакомиться с Пандорой и что, конечно же, Глен не откажется составить ему компанию. Тот согласился, но с таким выражением лица, будто ему предложили порыться в помойке.
— Пойдём, — сухо сказал он и развернулся. По коленям Элиота мазнул край алого плаща.
Оказалось, что агенты Пандоры шарахаются от Глена Баскервиля, как от прокажённого. Ну или так, будто по коридору идёт не обычный человек, а какое-нибудь жуткое чудовище с тремя огнедышащими пастями. Элиота это удивляло: он не чувствовал исходящего от Глена чувства опасности, для Элиота он был самым обычным двадцатилетним парнем, отличающимся от остальных двадцатилетних парней разве что отвратительно высокомерной манерой держаться. Хотя, надо отдать ему должное, довольно сложно смотреть на людей сверху вниз, если твой рост едва дотягивает до одного метра семидесяти сантиметров, но у него отлично получалось.
— А ты не особо популярен среди агентов Пандоры, — хмыкул Элиот.
— Они просто боятся меня. Учитывая, что я чуть не разнёс всю Пандору в одиночку, правильно боятся.
Элиот не стал расспрашивать, как это вышло, его пока больше интересовало другое:
— А что я тут буду делать?
— То же, что и остальные рядовые. Учти, заключать контракт, даже легальный, тебе нельзя. Человеческое тело в принципе не рассчитано на два контракта. Брейк, правда, всё ещё не помер, хотя собирается... Хм, ну он уже лет шесть подряд собирается, а всё ещё живее всех живых.
— У Брейка был нелегальный контракт?!
— Упс, кажется, я выдал чей-то маленький секрет.
В голосе Глена не было ни капли раскаяния: значит, сознательно выдал. Интересно, для чего? Для обмена опытом? Элиот в красках представил, как они с Брейком плачутся друг другу в жилетки, рассказывая о том, что видели в Бездне и как погано было возвращаться в чужое время, но тут же забраковал эту картину: в высшей степени нереалистично. Оставалось одно объяснение: чисто из вредности, чтобы насолить Брейку.
— Ну и засранец же ты! — не выдержал Элиот.
— А я этого и не отрицаю.
Глен повернулся. Элиоту вдруг показалось, что так прямо держать спину и голову его заставляет именно недостаток роста (Элиоту тут же вспомнился Наполеон).
— Готов поспорить, что у тебя нет ни одного друга и никогда не было.
— Был один когда-то.
— Что, и тот твоего поганого характера не выдержал?
— Вроде того.
Лицо Глена оставалось всё таким же спокойно-высокомерным, но по крошечной заминке перед ответом Элиот понял, что, тыкая пальцем наугад, случайно попал в кровоточащую рану. Брейк бы на его месте начал и дальше ковыряться в ней, а Элиот замолк: он считал, что даже такой неприятный человек не заслуживает того, чтобы кто-то давил на его больное место.
— Кстати, мы пришли.
Глен распахнул перед ним одну из дверей, ничем не примечательную, с номерком «203» на ней. Справа и слева были такие же.
— Жить ты будешь вот тут, моя комната соседняя, смежная. Дверь я не буду закрывать, если ночью захочется поплакать у кого-нибудь на плечике, можешь заходить.
Элиот вспомнил череду удушающих кошмаров, что преследовали его после убийства Клода и Эрнеста. Вряд ли они куда-нибудь денутся, и он так же будет просыпаться с криком, тяжело дыша, весь покрытый испариной. Перед глазами плыли кровавые пятна, во рту чувствовался характерный железный привкус. В такие моменты Лео всегда сидел рядом с ним с книгой, сжимая его ладонь, или же они вовсе ложились на одну кровать, и Элиот легко засыпал под мирное сопение Лео. Теперь он даже не знал, подпустят ли Лео к нему. С Гленом не выйдет.
— Нет уж, даже со скелетом в обнимку будет спокойнее, чем с тобой.
— Ну и отлично. Терпеть не могу утешать.
Окинув взглядом спальню, Элиот пришёл к выводу, что роскошь его тут не ждёт, но жить можно: простая деревянная кровать с пологом из небелёного льна, тумбочка, шкаф, пара кресел и небольшой круглый столик с пузатой вазой. На окне — синие занавески. Но на самом деле его внимательно привлекла не эта безликая обстановка, а то, что кто-то приготовился к приезду Элиота: поставил цветы в вазу, разложил его любимые книги на полке, принёс шпагу. Она лежала поперёк стола вместе с перевязью.
— Ого, здорово! Наверное, Гилберт оставил...
Со шпагой на боку Элиот чувствовал себя куда уверенней.
— Судя по твоему довольному виду, тебе кажется, что со шпагой ты в безопасности. Собираешься отражать ей пули в случае чего? — Глен криво усмехнулся. Неуловимо быстрым движением он выхватил небольшой серебристый револьвер и приставил его ко лбу Элиота. — Считай, что ты уже мёртв.
По его предплечью скользнуло лезвие шпаги.
— Считай, что у тебя уже нет руки. Хреновый из тебя убийца.
Глен убрал револьвер обратно, в плечевую кобуру, и Элиот на всякий случай отметил, где Глен его носит (ну и заодно что он правша).
— Ладно, что меня ещё ждёт?
— Допрос... Ну, точнее беседа с великими герцогами.
— Отличный эвфемизм для допроса.
— Нет, в данном случае это «допрос» — отличный эвфемизм для беседы. А то звучит слишком несерьёзно.
Глен достал из кармана часы, посмотрел на время.
— У тебя впереди ещё полчаса. Ты раньше бывал в штабе Пандоры?
— Да, меня отец брал с собой время от времени.
— Потрясающе, — Глен фыркнул. — «Гражданских мы не пускаем», а детишек с собой, значит, таскать можно. Ещё немного, и начнут младенцев прямо посреди секретных лабораторий сиськой кормить.
— А в Пандоре есть секретные лаборатории?
— Конечно! Только тебя туда точно не пустят.
— Я понимаю. Они же секретные. Ладно, где столовая и плац я знаю. Что тут ещё есть?
Следующие полчаса они бродили по коридорам. Глен показал Элиоту гостиную в левом крыле (в правом была ещё одна, но они туда не пошли) и медпункт, оставалось только запомнить, как до них добраться: от планировки этого здания у Элиота и в детстве голова кружилась.
— Больница в соседнем корпусе. От главного выхода направо. В подвале тренировочные залы. В общем, если что-нибудь понадобится, спроси меня или кого-нибудь другого. А сейчас нам пора.
Великие герцоги заседали в комнате на первом этаже. В ней ничего не было, кроме огромного круглого стола и шести стульев вокруг.
— Садись, — Глен мотнул головой в сторону одного из стульев.
Сам он тоже сел за стол, вместе с остальными герцогами. Их состав за пять лет изменился в одном: место Бернарда Найтрея занимал Гилберт. Чего-то подобного Элиот и ожидал: вряд ли отец остался в добром здравии, потеряв всех своих детей и жену. Элиота передёрнуло от воспоминаний. На его счастье, все убийства Шалтая-Болтая были покрыты кровавой пеленой в его сознании, что позволяло не задумываться о них. Возможно, если бы все они в момент навалились, Элиот бы просто сошёл с ума.
Усилием воли подавив приступ паники, Элиот принялся рассматривать других герцогов. Всех их он уже видел прежде: Оскар Безариус, всё такой же жизнерадостный (честно говоря, эта безариусовская жизнерадостность угнетала), Шерил Рейнсворт с неизменным рыжеволосым ассистентом и Руфус Барма, мерзкий толстый старикашка. Вряд ли его чувство юмора исправилось за пять лет.
— Отлично-отлично, юноша, так приятно вас видеть, — начал Барма. — Не часто, знаете ли, люди возвращаются из Бездны.
Элиот вжался в спинку стула: герцог Барма ему очень не нравился.
— Как вам Пандора?
— Это имеет хоть какое-нибудь отношение к тебе нашего разговора? — Элиот чувствовал себя как на экзамене, хотелось поскорее ответить на все вопросы и уйти отсюда. А ведь ещё нужно было поговорить с Гилбертом.
— Не будьте таким скучным занудой. Я же знаю, что вы не скучный.
— Что вы про меня можете знать? Мы же виделись всего пару раз.
— Я всё о вас знаю. Например, о том, что в четырнадцать вы написали мелодию для своего нового друга, Лео, а он посмеялся над вами.
Элиот так опешил, что даже ответить ничего не смог, только молча хватал ртом воздух. Герцог Барма мерзко хихикал.
— Прекратите уже этот цирк, Руфус! — раздался голос Гилберта.
Прямо на глазах Элиота Барма разлетелся ворохом чёрных перьев. Из-за кресла Шерил Рейнворт вышел её ассистент.
— Как грубо, Гилберт. Вечно вы мне развлечься не даёте.
— Это настоящий герцог Барма, Элиот, — прокомментировал Глен. — Обычно он изображает из себя слугу герцогини Рейнворт, так что Гилберт тут, сам понимаешь, не новатор.
— Заткнитесь вы, несносный мальчишка! — Барма легонько хлопнул Глена веером по носу, как обычно поступают с непослушными маленькими детьми. Тот забавно поморщился.
— Мне уже двадцать, я не мальчишка. Или в вашем возрасте все, кто младше пятидесяти, кажутся детьми?
Глен смотрел на герцога Барму снизу вверх, задрав голову, Элиот не мог видеть выражения лица, но подозревал, что оно донельзя ехидное. В воздухе запахло войной.
— Мальчики, прекратите.
В тоне герцогини Рейнсворт не было ничего угрожающего, но Элиот чуть не провалился сквозь землю от ужаса (он впервые слышал тот особый тон, который у Шерил Рейнсворт был припасён для некоторых не в меру языкастых герцогов). Барма и Глен резко замолкли.
— Думаю, теперь мы можем продолжить. Элиот, расскажите нам, пожалуйста, что вы видели в Бездне.
На языке крутилось: «Так я вам тут нужен был не только для того, чтобы своё остроумие продемонстрировать», — но под ласковым взглядом герцогини Рейнсворт Элиот постеснялся произнести это вслух.
— Я почти ничего не видел. Когда контракт истёк, я потерял сознание от боли, — Элиот поморщился. От одного воспоминания об этом ныло в районе печати. — А очнулся в полной темноте, меня кто-то позвал и потащил за руки в этой темноте. А потом я очнулся в штабе Пандоры. Всё.
— Интересно... — протянул герцог Барма. — То есть вы не делали ничего, чтобы выбраться из Бездны?
— Нет.
— А голос, который звал вас, вы не узнали?
Элиот задумался, пытаясь понять, чей это был голос.
— По-моему, Лео. Но я не уверен... — на самом деле Элиот был практически на сто процентов уверен в этом. Кто ещё его мог позвать с того света?
Герцог Барма фыркнул.
— Как это романтично! Ах эта трогательная юношеская влюблённость! — он прикрыл веером улыбку, как какая-нибудь светская дама на балу.
К щекам Элиота прилила краска. Он чувствовал, что ещё немного, и на его месте останется кучка пепла, потому что он сгорит от стыда.
— Может, скажете, зачем я вообще нужен Пандоре? — поспешил Элиот перевести разговор на другую тему.
— Чтобы наблюдать за вами, конечно. Я же говорил, люди из Бездны не каждый день выбираются, тем более после того, как заключили нелегальный контракт, мне интересно посмотреть, что же с вами дальше будет. Вы вроде собирались служить в Пандоре и так.
— Но не принудительно же!
Герцог Барма усмехнулся. Элиоту не нравилось, что допрос превратился в тетр одного актёра: остальные герцоги просто смотрели на них, словно сидели в зрительном зале. Ещё немного — и начнут аплодировать. Глен, правда, зевал.
— Что, удовлетворили своё любопытство, Руфус? Мы можем разойтись? — скучающим тоном спросил он.
— Было бы чем его удовлетворять. Но я уже закончил.
— Тогда, я думаю, нам действительно следует закончить, — произнесла герцогиня Рейнсворт.
Все начали расходиться. Оскар Безариус попытался ободрительно потрепать Элиота по волосам — тот едва успел увернуться. Потом пришлось пережить объятья Гилберта.
— Я так рад тебя видеть.
К счастью, на этот раз с Гилбертом нет Оза Безариуса. Не то чтобы Оз ему не нравился, просто имел отвратительную привычку при виде Элиота сиять так, будто ему только что преподнесли самый лучший подарок на Рождество (может быть даже самого Элиота, перевязанного ленточкой, чтобы командовать им, как Гилбертом).
От Гилберта привычно пахло сигаретами и порохом — хоть что-то в этом мире не меняется.
Они вместе с Гленом Баскервилем вышли из зала, и про себя Элиот отметил, что Гилберт Глена не боится. Ну или хорошо притворяется, что не боится.
— У вас всегда такие заседания? — буркнул Элиот, когда герцог Барма оказался достаточно далеко от них.
— Ну да, — ответил Гилберт.
— Цирк какой-то, а не серьёзная организация! И эти люди защищают королевство от Бездны!
Глен фыркнул.
— Знаешь, серьёзные зрелые люди тут не приживаются. Вот, например, твой отец был очень серьёзным — и где он теперь?
— Что случилось с отцом? — с подозрением спросил Элиот.
— Он... — Гилберт замялся. — Его убил Винсент, чтобы отомстить за тебя.
Сперва Элиот не поверил своим ушам. Нет, в то, что Винсент может спокойно убить кого угодно, кроме обожаемого старшего брата, он верил, но ради Элиота... И причём тут вообще отец?! Кажется, последнее он произнёс вслух.
— А-а-а-а, ты ещё не слышал эту историю, — протянул Глен. — Бернард Найтрей ставил эксперимент над детьми в приюте святой Фионы, делая их нелегальными контракторами Шалтая-Болтая. Ты, насколько я знаю, случайно им стал.
— Но Брейк мне сказал, что это делал Исла-Юра!
— И кто бы его пустил в приют святой Фионы? Исла-Юра лишь предоставил информацию и наблюдал. И он же не стал обращаться в Пандору, когда эксперимент вышел из-под контроля и начали умирать дети, не выдерживая силы контракта. Так что Винсент, на мой взгляд, поступил слишком гуманно. Если бы я первым добрался до твоего отца, я бы его попытал перед смертью, — в голосе Глена сквозила такая неприкрытая ненависть, что Элиот не сомневался: попадись ему Бернард Найтрей, Глен бы его запытал до смерти в лучших традициях Инквизиции.
— Что за чёртовщина в нашей семье творилась?! — не выдержал он. — Братоубийство, отцеубийство, эксперименты на детях!..
— Инцест?.. — в невинным видом предположил Глен. — Гилберт, у вас с Винсентом был инцест?
Гилберт поперхнулся и покраснел до кончиков ушей.
— Н-нет! С чего ты вообще это взял?!
— А жаль, он бы отлично дополнил картину.
— Язык бы тебе укоротить на пару метров, — буркнул Элиот. — И ты можешь от нас отстать?
— Не могу! — радостно заверил его Глен.
— Тогда просто не вмешивайся в разговор, — и тут же, не давая Глену возможности ответить, обратился к Гилберту. — А когда я смогу увидеть Лео?
Тот неопределённо хмыкнул и отвёл глаза.
— Так, он жив? — тут же переформулировал Элиот. Реакция Гилберта показалась ему подозрительной.
— Жив, с ним всё в порядке, не беспокойся. Просто, сам понимаешь, тебя пока не выпустят из Пандоры, а сюда редко пускают штатских.
— Понятно, — Элиот тяжело вздохнул. Ужасно хотелось поговорить с Лео. Жаловаться на жизнь и вместо сочувствия получать язвительность и что-то вроде «Ну ты же понимаешь, что сам эту ситуацию устроил, тебе стоило бы извиниться». Посочувствовать Элиоту мог и кто-нибудь другой, а рациональный подход Лео всегда отрезвлял и приводил мозги в порядок. А потом можно было бы приказать Лео заткнуться и просто вместе сидеть рядом, положив голову ему на плечо. Забавно, они были знакомы всего два года и до этого Элиот спокойно жил без Лео, но теперь чувствовал себя так, будто лишился руки или ноги. Жить ещё можно, но очень уж некомфортно. Особенно некомфортно из-за того, что в тот момент Элиот едва мог справиться с собой. Только гордость не позволяла ему закатить истерику прямо посреди коридора.
— Ладно, я пойду к себе, — сказал он, как только они дошли до подходящего коридора, в который можно было немедленно нырнуть.
Элиот вихрем пронёсся по зданию, с трудом замечая, туда ли он вообще идёт, и закрылся в своей комнате. К несчастью, там было мало хрупких вещей, а ему хотелось что-нибудь разбить. Под раздачу попала ваза с цветами и хрустальный графин. По стене потекла вода, разлетелись осколки, цветы уныло шлёпнулись на пол. Следующие несколько минут Элиот опустошал свой запас бранных слов, пиная дубовую ножку стола.
— Да у тебя богатый словарный запас для юного дворянина, — раздался язвительный голос. Чуть приоткрылась смежная дверь.
— Отвали!
В дверь полетел стакан. Брызнули осколки, и они из них вонзился в щёку Глена. Тут Элиот понял, что перегнул палку. Он представил, что бы на это сказал Лео: «Глен, конечно, засранец, но в данном случае пострадал ни за что. Извинись». Забавно, Лео не было рядом, но Элиот всё равно продолжал руководствоваться его советами.
— Извини. Давай я вытащу осколок.
Он втянул Глена в комнату.
— Почему ты извиняешься? Я же тебе не нравлюсь.
— Потому что я злился не на тебя, а пострадал ты.
Элиот аккуратно поддел осколок ногтем. К счастью, он был достаточно крупным, не пришлось выковыривать.
— Надо обработать.
— Не надо, само заживёт.
Глен вытащил из кармана платок и приложил его к щеке, а потом уселся на кровать Элиота. Тот сел рядом.
— Мой отец ставил эксперименты на детях, в том числе и на моём лучшем друге, как я понимаю. Я отрубил головы Клоду и Эрнесту, потому что они хотели прикончить Гилберта, Винсента и Лео. Ванессу я тоже убил из-за Лео.
Элиот рассматривал белёный потолок комнаты. В нём не было ровным счётом ничего интересного, даже потёков и неровностей.
— Да ты для него прямо подвиг за подвигом совершал. Неужто Барма был прав насчёт влюблённости?
— Я тут с тобой серьёзно разговариваю! — вспылил Элиот, но на самом деле это было лучше, чем молчание и сочувствие. Элиот наконец посмотрел на Глена. Тот сидел так же, как и сам Элиот несколько секунд назад: откинувшись на стену и задрав голову кверху. Лента, державшая волосы, съехала, и несколько прядей выбились из хвоста, упав на плечи.
— Ладно, продолжай. Я слушаю, — Глен скосил на него глаза. Они сидели достаточно далеко, чтобы Элиота не раздражало это соседство: в своё личное пространство он впускал только Лео. Лет с двенадцати объятия братьев и сестры вызывали в нём глухое раздражение, Гилберту он и вовсе как-то руку пообещал отрубить, если тот дотронется, а Лео позволялось тискать Элиота, хватать его за руки и даже — о ужас! — спать в одной кровати (потому что в кровати самого Лео обычно спать было невозможно, чтобы не отдавить что-нибудь книгой).
— А ещё я убил свою мать, когда она пыталась принести Лео в жертву. Вот чёрт, получается, что я всю свою семью для него перебил. А теперь даже увидеться с ним не могу.
— А ты и правда хочешь его видеть после всего этого?
Глен сел прямо с интересом уставился на Элиота. Как на какого-нибудь двухголового зародыша в кунсткамере.
— Естественно! Глупо отказываться от лучшего друга из-за того, что так по-дурацки сложились обстоятельства. Слушай, я не очень много знаю о нелегальных контракторах, но думаю, что я бы всё равно их всех убил, просто по другой причине. Или без причины вовсе.
— Убил бы, не сомневайся, — подтвердил Глен. — Я одного не понимаю: где же традиционные в этом случае стенания на тему «я во всём виноват и теперь буду скорбеть до самой смерти»?
— Не говори ерунды. Живые не должны тратить свою жизнь на то, чтобы убиваться по мёртвым, даже если им этого очень хочется.
— А мне нравится твоя позиция. Так, стоп, ты не слышал этой похвалы.
Элиот нервно рассмеялся. Чудесно, этот тип даже слова хорошего нормально сказать не может.
— А теперь тебе пора спать, уже одиннадцать часов, — его тон резко изменился, из рассеянно-язвительного став деловым.
— Всего одиннадцать? Я думал уже далеко за полночь.
Элиот бросил взгляд на часы на тумбочке, которые каким-то неведомым образом не попались ему под руку раньше. Действительно, они показывали всего лишь без пяти минут одиннадцать, хотя Элиоту казалось, что скоро уже должно начать светать: не верилось, что такое количество событий могло уместиться в несколько часов.
— И мне тоже пора спать.
Глен отнял от щеки платок. На его лице не осталось и следа от ранки, но Элиот был слишком измучен, чтобы выяснять, как так вышло.
Когда Глен открыл дверь в свою спальню, Элиот понял, что что-то тут не так.
— Эй, а прислуги у меня не будет? — возмутился он.
Глен снова уселся рядом с ним на кровать, подобрав полы плаща. Так обычно садился Лео, развязывал ленту на шее, а потом уходил в угол с книгой, сказав: «Ну ты же не маленький, сам раздеться сможешь, а у меня тут ещё глава не дочитана». Любого другого дворянина, такое поведение бы шокировало, даже Оза Безариуса, но Элиота вполне устраивало. Потому что Лео, который предпочитает книжкам обязанности слуги, был бы уже совсем не Лео.
Глен пока стянул перчатки, небрежно кинул их на простыню.
— Что, неужели не можешь сам раздеться?
Их лица оказались слишком близко, Элиот глядел прямо в глаза Глену, полуприкрытые, с жёлтыми исками в глубине радужки, завораживающие и немного сумасшедшие. Такие же глаза были у Шарлотты, той девушки с розовыми волосами.
Глен потянул за конец голубой ленты, и та легко соскользнула ему в руку.
— Помочь тебе?
Элиот покраснел до кончиков ушей.
Забавно, Лео тоже произносил эти фразы, но в них не было ровным счётом ничего двусмысленного, а от тихого, с лёгкой хрипотцой, голоса Глена Баскервиля мурашки позли по коже. А он между тем расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке Элиота. Ленту Глен всё так же держал в руке, прижав её в ладони безымянным пальцем и мизинцем, как это делал Лео.
Элиот пришёл к себя, когда Глен коснулся пальцами его шеи.
— Отвали от меня, педофил несчастный!
И вся иллюзия разбилась: Глен отодвинулся от него; рассмеялся, прикрыв лицо ладонью.
— Ну какая из тебя жертва педофила? Ты же одного со мной роста и шире в плечах!
Элиот уже понять не мог, как так вышло, что мгновение назад он почти боялся Глена, хотя явно был физически сильнее него, мог бы просто оттолкнуть. Это ужасно злило.
Элиот грубо схватил Глена за плечи, тряхнул, как тряпичную куклу.
— Слушай, какого чёрта ты творишь?!
Хотелось сказать что-нибудь ещё нелестное, но слова застряли у Элиота в горле, стоило ему только посмотреть на Глена. Он выглядел по-детски испуганным и совершенно беззащитным: словно пелена какая-то спала, и высокомерный говнюк превратился в нормального живого человека.
Видимо, он ещё просто ни разу не получал по шее за своё поведение. Элиот приободрился.
— Может, у тебя действительно характер хреновый, но зачем ты сознательно меня провоцируешь на то, чтобы я дал тебе по морде?! Это приступ мазохизма, что ли?!
— С чего ты взял, что я тебя провоцирую?! — зло прошипел Глен. Он дёрнулся, пытаясь вырваться из рук Элиота, но не получилось: Элиот действительно был физически сильнее.
— Это заметно! Ну, во всяком случае сейчас было заметно. Язвишь-то ты явно от души.
Элиот выпустил его плечи, и Глен резко поднялся. Он уже успел взять себя в руки, лицо его приобрело непроницаемо высокомерное выражение.
— В любом случае это не твоё дело.
— Ты меня собираешься использовать в своём приступе мазохизма, так что моё!
Глен ушёл в соседнюю комнату, с силой захлопнув дверь. Его перчатки остались лежать на кровати Элиота, пришлось переложить их на стол.
«Завтра отдам», — подумал он, бессильно упав на кровать. День выдался слишком насыщенным и нервным. Возвращение в реальный мир, беседа с Великими герцогами (стыдно сказать, но Элиот даже был рад, что среди них сидел Гилберт, а не отец: отец бы точно его выбранил, и Элиоту оставалось бы только обратно провалиться в Бездну от стыда), а в конце — вот эта безобразная сцена с Гленом. Совершенно неожиданная: ещё пару минут назад они нормально разговаривали, насколько это слово вообще было применимо к Глену.
Хотелось и дальше так лежать, но нужно было переодеться. Элиот повесил одежду на стул и, отводя глаза от зеркала, достал из шкафа ночную сорочку. Тоже его собственную, с вышитыми на подоле инициалами EN.
Свалившись снова на кровать, Элиот закрыл глаза. В комнате стояла тишина: окно было закрыто, дверь в смежную комнату тоже. Элиот не любил спать так, но было слишком холодно для того, чтобы открывать окна, а показывать слабость Глену не позволяла гордость. Тем более вскоре он заснул.
Глупо было думать, что кошмары отпустят. Они стали только сильней.
Перед ним стояли Клод, Ванесса и Эрнест. Их головы валялись рядом на полу, испачканные кровью, а сами они тянули руки к Элиоту и шептали: «Иди к нам, братик». Голос исходил от отрубленных голов, смотрящих на него пустыми мёртвыми глазами. Они механически, без всякой мимики, открывали рты, и голоса звучали так же: ровно, безэмоционально, очень жутко.
— Ну что же ты, сыночек, не хочешь к нам?
Его обхватили холодные, затвердевшие уже руки матери. Голова ещё была при ней, но из раны на шее на Элиота лилась тяжёлыми тёмно-красными сгустками кровь.
Очнулся он от своего собственного крика.
— Лео! — по привычке позвал он.
И вдруг в его ладонь легла чья-то чужая, чуть прохладная, но определённо принадлежащая живому человеку.
— Всё в порядке Элиот, теперь это точно просто кошмар, — услышал он шепот. В комнате было очень темно, и Элиот едва мог различить очертания Лео: растрёпанные чёрные волосы, спадающие на плечи, белая ночная сорочка — всё, больше он ничего не видел.
— Спи.
И вместо того, чтобы зажечь свет, как хотелось, Элиот провалился в сон.
На этот раз кошмары его не мучили. Во сне они вместе с Лео сидели за пианино в музыкальной комнате Латвижда и сочиняли мелодию. Элиот даже смог её запомнить.
Поэтому на следующий день после завтрака он поймал Глена Баскервиля и потребовал показать, где тут пианино.
— В гостиной. Пойдём со мной.
Элиот ещё не успел выучить расположение комнат и даже пианино в гостиной не заметил, когда Глен мельком показал её. Они вместе шли по коридорам: Глен впереди, а Элиот за ним, пытаясь подстроиться под его быстрый шаг — в этом было что-то смутно неправильное.
«Наверное, я просто привык всегда идти впереди», — решил Элиот. Он снова видел только спину Глена, скрытую алым плащом (интересно, а спит он тоже в плаще?) и собранные высокий хвост гладкие чёрные волосы с синеватым отливом. В руках Глен держал книгу. Элиот успел прочитать название: «Отверженные».
Они вместе вошли в гостиную, где никого не было. Пианино стояло у окна, на него падали косые лучи утреннего солнца, в воздухе кружилась пыль.
— Пользуйся, здесь мало кто бывает.
— Почему?
— Потому что я терпеть не могу общество других людей.
«Или потому, что никто не хочет находиться в одной комнате с тобой», — добавил про себя Элиот. Он всё ещё не понимал, почему остальные агенты Пандоры так боятся Глена, и считал это полной глупостью. А был бы тут Лео, он бы добавил, что шарахаться от человека ужасно невежливо.
— Тут есть нотная бумага? — рассеянно спросил Элиот.
— Да, посмотри вон там, в подставке для нот.
Элиот с подозрением уставился на Глена.
— Ты сегодня подозрительно добрый.
— Я за сегодня сказал тебе от силы пять фраз, не обольщайся.
Глен уселся в одно из кресел, закинув ногу на ногу, и открыл книгу. Его общество мешало сосредоточиться, и Элиот попытался представить, что там сидит Лео, как и должно быть: он за пианино, Лео с книгой рядом. Напряжение резко спало, а мелодия, до того плавающая в памяти лишь обрывками, полилась легко и свободно.
Сначала Элиот сыграл её, и получилось совсем так же, как во сне, а потом начал записывать: в подставке нашлись чистые листки и остро заточенный карандаш.
У Элиота давно уже не получалось так легко писать музыку — это, наверное, и было то самое вдохновение, которое бывает у всех творческих людей и приходит внезапно, заставляя за пару часов, играючи, выполнить ту работу, что обычно занимает целые дни или даже недели. Мелодия словно жила в нём, ткалась из окружающих звуков, вплеталась в них, а потом легко изливалась на бумагу. Закончив, Элиот небрежно положил листы на пианино и придавил сверху подсвечником, чтобы они не разлетелись. Ему хотелось изучить содержание подставки для нот: судя по всему, не один он в Пандоре писал музыку.
Вскоре там обнаружились ещё листки с рукописным текстом. Без имени автора, даже без названия — просто небрежно соединённые скрепками.
— Ты знаешь, кто это написал? — повернулся он к Глену.
Тот оторвался глаза от книги, задумчиво посмотрел на Элиота.
— Понятия не имею. Увы, служащие Пандоры не спешат мне поверять свои увлечения.
— Точно, они же тебя не любят.
— Боятся, — поправил Глен. — Это не одно и то же. И тебе тоже стоило бы бояться.
— Обойдёшься.
Элиот отвернулся к пианино, решив, что просто не будет обращать на Глена внимания. Куда интереснее сыграть эти мелодии, чем пререкаться с ним. Все они, кроме одной, были написаны для игры в две руки, но Элиоту как назло больше всего понравилось именно та, что было написана для четырёх.
— А, чёрт, как всегда самое интересное недоступно. С кем бы это сыграть-то здесь?
— Я умею играть, — откликнулся Глен Баскервиль на его риторический вопрос.
— Не с тобой! — резко ответил Элиот, даже не поняв сначала, откуда взялось это раздражение. А потом он вдруг представил, что этот самый Глен будет занимать то место, на котором обычно сидел Лео, они будут соприкасаться локтями и пальцами во время игры, а может даже Глен будет так же склонять голову к его плечу, как это делал Лео. От одной мысли об этом хотелось разбить что-нибудь тяжёлое.
— Как хочешь, — раздался разом поскучневший голос Глена, но Элиот не заметил этой смены тона.
Хорошее настроение исчезло, Элиот захлопнул крышку пианино и встал.
— Пойду с Брейком потренируюсь, если он здесь.
Глен даже глаз на него не поднял.

Брейка Элиот нашёл довольно быстро. Тот сидел во дворе на скамейке, трескал печенье и любовался, как гоняют рядовых по плацу.
— Доброго утречка! — радостно поздоровался он.
— И вам того же. Я всё ещё хочу обучаться у вас фехтованию.
— Что, мало получил?
Элиот обиженно фыркнул. Ему не нравилось, что он постоянно проигрывает Брейку, но другого способа обучиться у лучшего фехтовальщика в Пандоре он не знал.
— Так вы согласны?
— Согласен-согласен. Тут всё равно ужасно скучно.
Они вышли на поляну. Элиот как обычно достал из ножен свою шпагу, а Брейк не стал обнажать клинок. Очень наглядная демонстрация, кто тут сильнее и насколько.
Занятие длилось ровно час.
— Ладно, я старый больной человек, мне пора отдыхать, — заявил Брейк, опустив трость.
Элиот валялся на траве, измотанный этим «старым больным человеком» до полусмерти, а тот даже не вспотел. В такие моменты Элиоту казалось, что Брейк симулирует болезнь: это очередной своеобразный вид издевательств над окружающими. Нет, Элиот может быть и поверил бы, но шесть лет!
— Счастливо оставаться.
Легкомысленно насвистывая, Брейк пошёл к главному корпусу. Элиот, повалявшись немного, отправился в гостиную в левом крыле. Пожалуй, у Глена был ровно один плюс: из-за его пристрастия к этой комнате туда мало кто заглядывал, предпочитая дойти до большой гостиной, поэтому там можно было спокойно поиграть. Своё свободное время Элиот собирался потратить именно на это.
Но кто-то уже занял пианино до него: из-за дверей доносилась мелодия. До боли знакомая: Элиот и Лео сочинили её вместе, и никто кроме них, её не знал. Значит, Лео пустили к Элиоту в Пандору! На следующий же день — вот это скорость.
Он распахнул дверь, ожидая увидеть знаковую черноволосую макушку с торчащими в разные стороны прядями, но за пианино сидел вовсе не Лео.
Или...
Тут все куски мозаики встали на своё место.
Точно.
Элиот никогда не чувствовал исходящей от Глена опасности, потому что Лео никогда не причинил бы ему вреда.
Таинственный друг, о котором говорил Глен - это он сам, Элиот.
Лео ему не приснился, а действительно был рядом, когда Элиота мучили кошмары.
Листки с нотами могли принадлежать только Лео: в эту гостиную больше почти никто не заходит. А ведь Лео даже предложил ему сыграть вместе, но Элиот, идиот, отказался.
Гилберт не отводил глаз, когда говорил о Лео: просто смотрел на него, стоящего за спиной Элиота.
Хотелось стукнуть себя по голове за вопиющую недогадливость. Раньше Элиот думал, что такое бывает только в романах, и лишь полный дурак не узнает старого друга. Теперь в роли этого дурака оказался он сам.
Пальцы Лео замерли на клавишах, но он не обернулся. Тогда Элиот сам подошёл к нему.
— А теперь попытайся объяснить мне, что это было!
Лео скосил глаза на Элиота, не поворачиваясь.
— О чём это ты?
Очень хотелось разбить о его голову что-нибудь тяжёлое. Например, хрустальную пепельницу, но за ней пришлось бы идти к столу на другом конце гостиной.
— Ты мало того, что притворился другим человеком, так ещё и вёл себя со мной как свинья! Какого чёрта, Лео?!
Он пнул попавшийся под ногу стул, и тот отлетел к книжному шкафу, с хрустом врезавшись в него.
Когда Лео развернулся на стуле, они встретились взглядами. Элиот теперь не видел в его глазах ничего жуткого. Сила самовнушения?
— Никем я не притворялся! Я действительно Глен Баскервиль, глава дома Баскервиль, я уже пять лет как не Лео! Тебе не стоит вообще общаться со мной! Избегай меня, как мне остальные!
Лео вскочил со стула. Алый баскервильский плащ скользнул с его плеч на пол и расстелился вокруг ног. Разозлённым, Глен ужасно напоминал прежнего Лео, каким его Элиот видел в последний день до падения в Бездну. И тогда Элиот в лучших традициях их трепетной дружбы отвесил Лео оплеуху.
— Я сам решу, с кем мне общаться! Не думай, что если ты теперь старше на четыре года, то может указывать мне, что делать! Зачем ты вообще весь этот цирк устроил?!
— Я думал, что ты не захочешь меня видеть после истории с Шалатем-Болтаем!
Это звучало настолько глупо, что Элиот даже не знал, что ответить. Он с трудом подобрал слова:
— Это ты думал после того, как я прямым текстом несколько раз сказал, что хочу видеть Лео?
— Нет, раньше.
Элиот тяжело вздохнул. Оставалось только опустить руки: от такой глупости оплеухи не помогут, только пересадка мозга.
— А потом?
— И как ты себе это представляешь?! «О, ну вот раз ты сказал, что хочешь меня видеть, я тебе признаюсь, что я и есть Лео. А вёл я себя как говнюк потому, что боялся, будто ты меня видеть не захочешь»?
— Именно так!
Они оба рассмеялись.
Лео уселся прямо на пол, на свой плащ, бросил на Элиота взгляд сквозь чёлку. Его кольнуло узнаванием: Лео почти всегда смотрел именно так, просто обычно Элиот даже очертания его глаз с трудом мог разобрать за волосами.
Элиот уселся рядом, положил голову Лео на плечо.
— Ты полный идиот, — сказал он.
— Я в курсе.