[jarenka]

От порочной связи вот этого и вот этого родился уродец.

Автор:  Ванильный Занзас
Пейринг: Гилберт/Оз
Рейтинг: R
Жанр: романс
От автора:
1) Постаралась вывернуть фандомный штамп о роковом соблазнителе Озе и невинном стесняшке Гилберте, не скатившись при этом в лютый ООС.
2) Порнухи как таковой там нет, даже нефритовые стержни не вздымаются. Постельная сцена в наличии, но си-и-ильно завуалирована.

3 450 слов

Оз сидит на дубовом письменном столе Бернарда Найтрея, подобрав по себя ноги. Гилберт возится с каким-то бумагами. Озу всё ещё неловко во взрослом теле, чёртова Бездна словно говорит ему: ты не подчиняешься тем же законам, что живые люди, я могу делать с тобой что угодно.
— Что это за грустное выражение лица, Оз?
— А?
Гилберт смотрит на него снизу вверх, затягивается. Ручку он держит в правой руке, сигарету в левой.
— Да ничего, только последнее время всё через задницу, — признаётся Оз.
— Добро пожаловать в мой мир, — мрачно шутит Гилберт. — Всё через задницу.
Гилберт подходит к шкафу у стены, отодвигает носком ботинка нижнюю полку и кидает туда стопку бумаг. Даже руку с сигаретой не поднимает, чтобы удержать равновесие. Оз думает, что маленький Гилберт обязательно бы упал, но Гилберт уже совсем не маленький, ему двадцать четыре года, он не слуга, а глава дома Найтрей. Ящик громко захлопывается, покачивается на полке чучело ворона. Оз морщится от громкого звука.
— Извини. Я просто...
— Замотался, вижу.
Теперь Озу приходится быть понимающим и внимательным: это ненадолго, пока Гил не разберётся с делами семьи, но всё равно довольно забавно так поменяться ролями. К тому же от своей роли — привет, Джек! — Озу последнее время тошно.
— Так плохо выгляжу, да? — Гилберт нервно проводит ладонью по щеке.
— Да не забыл ты с утра побриться, — фыркает Оз. — И выглядишь хорошо, хотя постричься бы тебе не мешало.
Гилберт задумчиво накручивает на палец прядь волос. Озу даже немного завидно: если бы он несколько месяцев подряд только сам себе подравнивал чёлку бритвой, выглядел бы чучелом, а не героем поэм Байрона.
Усевшись снова за стол, Гилберт открывает небольшую книжицу — личный дневник Бернарда Найтрея.
Оз заглядывает в неё, почерк у покойного герцога отвратительный, и Оз ничего не может прочесть.
— Судя по всему, Бернард Найтрей никогда не пытался тебя убить.
Оз помнит тот случай, когда его слуга оказался подосланным наёмным убийцей — Гилберт, видимо, тоже. Они оба молчат о том, кто именно мог бы хотеть убить Оза вместо герцога Найтрея.
— Убери голову, пожалуйста, ты мне мешаешь читать.
Гилберт откидывается на спинку стула, такого же массивного и готического, как и прочая мебель в комнате. Оз думает, что поместье Найтрей очень походит на место действия какого-нибудь романа ужасов, у них наверняка и жутко завывающие привидения в подвале есть. Оз смотрится тут совершенно неуместно, ему даже кажется, что чучело ворона на шкафу с осуждением косит на него стеклянным глазом.
А вот Гилберт чувствует себя как дома: возможно, он действительно начал считать особняк Найтреев своим домом, а может ему просто нравится вся эта готическая пошлятина, глаза бы на неё не глядели. Оз проводит пальцем по статуэтке химеры на столе, прижимающей стопку бумаг, и думает, что неплохо бы поставить у стены открытый гроб. Обязательно дубовый и с резьбой, чтобы вписался в обстановку.
— Тебе и правда нравится тут?
— А, ты про что?
Гилберт поднимает на него глаза.
— Про обстановку.
— Ну, вполне. Тут уютно.
Оз ничего не отвечает, все его мысли заняты тем, чтобы понять, как можно назвать уютным это жуткое место с мёртвой птицей на шкафу.
— Я думал, тебе нравится в нашем особняке.
Рококо, окна от пола до потолка, лепнина, толстые ангелочки и пастушки на стенах, колонны в греческом стиле — огромные пустые пространства, заставленные очаровательной мебелью на гнутых ножках с обивкой в цветок. У Джека был так себе вкус, но в особняке Безариусов хотя бы не хочется повеситься от тоски, только напиться и привести дам лёгкого поведения.
— Мне нравится, только у вас всё слишком... нарядное. По-моему, нужно быть королём, чтобы там себя хорошо чувствовать.
Гилберт виновато пожимает плечами и снова утыкается в бумаги.
Оз чувствует себя одной из тех глупых девиц, что виснут на Гилберте на балах. На Рождество каждая из них пыталась оказаться рядом с ним под омелой, и иногда им это удавалось, тогда Гилберт целовал их — холодно и равнодушно, едва касаясь губами чужих губ. С Гилберта бы сталось ещё и брезгливо поморщиться при этом — он совсем не ценит женское внимание. С Озом Гил бы целовался по-другому.
Иногда, в снах самого похабного содержания, они занимаются теми самым непристойностями, которые Оз даже никогда в живую не видел. Естественно, в этих снах Оз настойчив и опытен, а Гилберт невинен; он мнётся, сопротивляется и трогательно краснеет, пока Оз снимает с него одежду, и только стеснительность и предрассудки Гилберта не дают им слиться прямо на полу в особняке Безариусов. Или на столе. Смелости фантазий Оза хватает только на это.
По идее в эти сны вместо Гилберта нужно подставить какую-нибудь школьницу, трогательную юную девицу или хотя бы маленького Гила, который действительно был таким. Но не работает.
На самом деле Оза возбуждает только взрослый Гилберт: он уже пытался представить маленького — и ничего, фантазия показалась ужасно глупой, неуместной и нереалистичной, как дурно написанный любовный роман, один из тех, что так любит леди Шерон. Там, помнится, тоже сношали — а, простите, влюбляли — всё, что движется, не думая о характерах и поведении.
Другое дело — когда он наблюдает за взрослым Гилбертом, слышит его приятный глубокий голос. Гилберт потягивается, отводя сомкнутые руки вверх и назад, выгибается. Оз жадно ловит каждое его движение, видит,как натягивается рубашка — сквозь тонкую ткань можно различить тёмные соски и печать контракта.
Когда Гилберт снова садится ровно, Оз поправляет перекрутившуюся лямку подтяжек на его плече. Оз сидит так, что для этого приходится наклониться, оперевшись на руку, он едва касается предплечьем щеки Гилберта, и всё по всему телу проходит сладкая дрожь.
Хорошо, что Гилберт больше не помогает Озу одеваться, а то бы вышло неловко: теперь, взрослым, он бы точно возбудился в процессе. И не смог бы придумать достойный ответ на закономерный вопрос Гилберта.
— Знаешь, Гилберт, у меня на тебя стоит, не хочешь ли переспать со мной?
— Конечно, с тринадцати лет об этом мечтал. Чего это я тебя одеваю?
Как-то так.
Оз бы постучался головой о стену, но этими резными деревянными панелями вполне можно раскроить себе череп. Вместо этого он решает признаться.
Впереди у него много времени: Гилберт обычно работает допоздна, Оза от себя не гонит и даже приказал приготовить для него спальню, соседнюю со своей.
Пока Оз любуется Гилбертом. Тот нервно грызёт кончик перьевой ручки и неодобрительно морщится. Вряд ли из дневника Бернарда Найтрея можно вычитать что-нибудь приятное. Жизнь Гилберта вообще сложно назвать приятной в последние несколько месяцев: ему пришлось принять титул герцога и разбираться с делами семьи, с которой он не хочет иметь ничего общего. Гилберт не выглядит измученным, даже синеватые тени под глазами заметны едва-едва, Оз определяет это совсем по другим признакам: Гилберт забывает постричься, не сразу и не всегда реагирует на подколки Оза, очень много курит, ведёт себя слишком по-взрослому. То есть, как полагается себя вести мужчине его возраста, и это окончательно сносит Озу крышу. Раньше от эротических фантазий его отделял образ маленького Гила, милого, наивного и невинного, как новорождённый котёнок, теперь не отделяет ничего.
Оз заворожённо смотрит на чётко очерченные губы Гилберта, выпускающие струю сизого дыма.
— Что-то случилось, Оз?
— Нет, ничего, — вымученно отвечает тот. Получается почти натурально, но Гилберт слишком хорошо его знает, чтобы в это поверить. — В любом случае я тебе не скажу.
— Почему?
«Потому что я не могу сказать, что хочу тебя трахнуть».
— Это не относится к тебе.
Гилберт недовольно морщится, встаёт, обходит стол. Теперь он снова смотрит на Оза сверху вниз, как раньше, когда Оз был подростком.
— Относится, иначе бы ты меня не сверлил таким взглядом. Оз, скажи, обещаю, что отвлекусь от всех своих дел, чтобы помочь тебе.
Оз закрывает глаза, потому что собирается ляпнуть самую большую глупость в своей жизни:
— Учитывая, что я хочу с тобой переспать, тебе даже отвлекаться надолго не придётся.
— Что, и ты тоже?
Оз приоткрывает один глаз, потому что ответ Гилберта звучит так абсурдно и непредсказуемо, что даже уже и не страшно.
— А?
Гилберт прикрывает лицо ладонью.
— Извини, Оз.
Не отодвигается, ни начинает говорить о том, как плохо хотеть трахаться с мужчиной. Оза разбирает нервный смех, близкий к истерике. Он утыкается Гилберту в плечо, всё так же смеясь, тот только поглаживает его по спине, словно ребёнка, легонько чмокает в макушку. От Гилберта пахнет сигаретами, кофе, порохом, оружейной смазкой и на грани слышимости — какими-то травами.
Девушке признаваться в любви куда проще, у Оза есть комплименты на любой вкус, изысканные и не очень, но стоит только представить на месте этой девушки Гилберта, и все они кажутся пошлой словесной шелухой, совершенно ненужной и неуместной. Как будто Гилберту нужны фальшивые фразы о прекрасных глазах — хотя глаза у него и правда замечательные, — за которыми может стоять всё: от вежливого равнодушия до искренней любви.
Оз вытирает ладонью выступившие слёзы и целует Гилберта в щёку. Под ладонями чувствуются напряжённые мышцы, Оз легонько проводит пальцами по спине Гилберта. Тот вдруг прижимается губами к его губам, а потом резко отодвигается. Они снова друг напротив друга — Оз на столе, Гилберт стоит рядом с ним.
Похоже, неловко в этой ситуации не тому, кому следует, Оз отчаянно краснеет.
— Тебя и правда ничего не смущает?
Гилберт опускает глаза, на его щеках появляется лёгкий румянец.
— Смущает, но это, наверное, глупо. Не обращай внимания.
— То, что мы оба мужчины...
— Оз, я не про это!
Оз хмыкает, вспомнив, как Брейк ему когда-то сказал: «Твой бесполезный слуга удивительно безнравственен для человека, который краснеет от слова «поцелуй». Богатый жизненный опыт, ничего не скажешь», — и весьма похабно улыбнулся после этого. Оз не стал расспрашивать о подробностях, решив, что в его возрасте ещё рано такое знать. И до сих пор рано — Оз всё ещё пятнадцатилетний, пусть и во взрослом теле.
— Спальня за той дверью.
— Думаешь, на столе неудобно?
— Неудобно, я пробовал... Так, ты этого не слышал!
Гилберт краснеет до кончиков ушей, теперь они оба смущены примерно одинаково.
— Скажи ещё, что мне рано об этом знать.
— Ну, наверное, не рано, раз ты собираешься сам... ну...
По речи Гилберта можно подумать, что он воспитанница пансиона для благородных девиц, которая до сих пор уверена, что дети появляются из капусты, а разговоры о пестиках и тычинках считает верхом неприличия.
— Гилберт, ты всегда так стесняешься об этом говорить? Или только со мной?
— Много с кем, — Гилберт вздыхает, отводит глаза. — И с тобой в том числе.
Озу не надо объяснять, он и так всё прекрасно понимает: иногда давнее знакомство только мешает, заставляет видеть в выросшем друге того, кого знал с детства. Озу приходится привыкать к мысли о том, что не нужно защищать Гилберта, не нужно быть серьёзней и сильнее, чем он. Вряд ли вообще получится. Иногда Озу кажется, что им бы не помешало пообщаться как незнакомым людям, воспринимающих друг друга такими, какие они есть, без всех этих дурацких предрассудков.
— У тебя большой опыт, — полувопросительно произносит Оз.
Гилберт в ответ только мотает головой, словно в этом есть что-то плохое. Оз бы на его месте обязательно попытался показать, что он-то о-го-го, что перед ним дамы валятся штабелями, только подбирай и веди в кровать. Перед Озом они бы действительно валились, наверное: Джек в своё время умудрился подняться наверх по социальной лестнице, угождая знатным дамам и заменяя им в постели скучных пожилых мужей — Оз просто пока не проверял. Не до этого, разобраться бы как-нибудь с собой.
— И когда у тебя был последний раз? — неловко спрашивает Оз.
— Мне обязательно отвечать?
— Обязательно! У меня иногда такое ощущение, что мы недостаточно близко знакомы для того, чтобы ложиться в одну постель! — голос звучит привычно весело и уверенно: в отличие от Гилберта, Оз умеет скрывать своё смятение.
Гилберт тяжело вздыхает.
— Месяцев восемь назад, с одной художницей.
— И что?
— Я с утра приготовил ей завтрак, и мы разошлись, — Гилберт пожимает плечами. — Всё Оз, прекрати! Не хочу с тобой об этом разговаривать.
Оз улыбается. Он пытается найти в себе хоть немного ревности, но не выходит: о возлюбленных не говорят так равнодушно.
— Разве десять лет назад я мог подумать, что из тебя вырастет такой... — он с трудом подбирает слово, — развратник!
— Я не развратный, честно!
— Ты спал с едва знакомой женщиной и даже не за деньги!
— Ещё чего не хватало, — бурчит Гилберт.
— А, да, понимаю, при твоей внешности дамы ещё и приплачивать должны за то, чтобы переспать с тобой.
Оз любуется произведённым эффектом: Гилберт с заметным опозданием осознаёт, что дорогой господин предложил ему торговать своим телом, но просто дать Озу за это по лицу не может, хотя очень хочется.
Это всё ужасно глупо, неловко и совсем не как в фантазиях, где Оз красноречиво признаётся Гилберту в любви, где он эдакий рыцарь в сияющих доспехах, а Гилберт его прекрасная дама.
«Прекрасная дама» распахивает одну из дверей. За ней мрачная спальня и старинная кровать под бархатным пологом. Всюду чужие личные вещи, не надо долго думать, чтобы понять, кому она прежде принадлежала.
«О Боже, — думает Оз. — Мы будем трахаться на кровати, на которой Бернард Найтрей и его жена сделали всех этих мудаков и Элиота».
Неизведанные бездны морального падения. Джек наверняка занимался сексом не только в чужих спальнях, но, на счастье Оза, счёл эту часть своей жизни не очень важной и не стал показывать её во всех подробностях: его подташнивает и от того, что показал.
Они садятся на кровать, и Гилберт начинает расстёгивать на Озе рубашку, как раньше, когда был его слугой.
— Я сам разденусь.
Гилберт смотрит на него сквозь упавшую на глаза чёлку, словно ищет что-то. Не находит, видимо — встаёт и начинает раздеваться сам. Оз старается не отрываться от этого зрелища, механически стаскивая с себя одежду, не очень волнуясь о том, чтобы ровно сложить её — просто оставляет на полу.
Гилберт бросает на стул сорочку. Он стоит к Озу спиной, тот машинально отсчитывает рёбра от пулевого шрама. Напротив сердца. Оз его прежде не видел, как вообще не видел Гилберта голым с четырнадцати лет. Ему знаком только один шрам — тот, что пересекает спину.
Ах да, конечно, с чего бы Гилберта должно смущать, что они оба мужчины, у него есть повод получше: Оз выглядит в точности как человек, который убил Освальда Баскервиля и разрубил Гилберту позвоночник. Оз только качает головой, поражаясь своей несообразительности. Гилберт ни разу не говорил о Джеке с тех пор, когда его душа сгинула в Бездне — и делал вид, будто Оз ему никого не напоминает, очень благородно с его стороны.
Оз прикрывает глаза, когда Гилберт садится на кровать рядом, но любопытство сильнее: из-под опущенных ресниц Оз разглядывает жуткий ожог на плече Гилберта — след пламени Ворона. Чуть ниже, на груди, печать контракта без стрелки.
— Не самое приятное зрелище, знаю, — Гилберт зябко поводит плечами, накидывает на себя простыню.
Оз даже не успевает заметить, возбуждён он или нет. Потом смотрит в резко потемневшие, почти карие глаза с расширенными зрачками и понимает, что Гилберт хочет его ничуть не меньше.
— Да какая разница, ты же не статуя в музее, — Оз притягивает его к себе, целует — страстно, но неумело. Он слабо представляет, как это делать, потому что прежде целовался с девушками только в щёку или в губы, но недолго и совсем не так, как взрослые. Когда воздух уже заканчивается, Оз вспоминает, что дышать можно и носом. Немного обидно, что первый поцелуй Гилберта был непонятно с кем.
Когда они прерываются, Оз понимает, что сильно сжимает запястья Гилберта, резко отдёргивает руки — на запястьях остаются красные следы.
То, что происходит дальше, Оз не может описать, потому что при всём своём развязном поведении он довольно невинный мальчик и даже на латыни названия нужных органов не знает, не говоря уж об эвфемизмах, которые используют в эротической литературе. Фраза «Гилберт засовывает в меня свой член» кажется Озу слишком вульгарной и неточной: не сразу и не только член. Пожалуй, если бы у них обоих не было опыта, всё вышло бы куда печальней: половина того, что делает Гилберт, ему бы и в голову не пришло. Впрочем, не похоже, чтобы он сам часто спал с мужчинами: Гилберт обнимает его так же неловко, как и сам Оз, не очень представляя, что можно тискать, когда нет груди и широких женских бёдер. Не щипать же мужчину за задницу, да?
Оз слишком сильно проводит по спине Гила ногтями, оставляя царапины. Он хочет извиниться, но остатки мыслей вылетают из головы, когда Гилберт проводит по его шее языком и легонько прикусывает кожу у ключицы. Это неожиданно приятно, хотя немного больно.
Но об особенностях процесса Оз думает уже позже, когда они валяются вместе в кровати, закрытые тёмно-синим бархатным пологом. На лицо Гилберта падает косой луч розового предзакатного света, высвечивая кончик носа и губы. Гилберт морщится, отодвигается и снова погружается в темноту. Оз отдёргивает полог, кровать заливает светом. Он садится на одну из подушек, завернувшись потуже в простыню, рассматривает Гилберта. Тот лежит, откинув назад голову, слегка влажные волосы вьются сильнее, сворачиваются на простыне кольцами. Подрагивают ресницы. Гилберт открывает глаза, слегка приподнимает полог со своей стороны, дотягивается до портсигара и зажигалки. Оз думает, то последнее время Гилберт очень много курит, намного больше, чем когда он только вернулся из Бездны: то ли от нервов, то ли просто перестал думать о здоровье.
— Извини, это ужасно невежливо — курить в постели, но сдержаться не могу.
— Да ничего, я первый раз слышу, что это невежливо.
Гилберт стряхивает пепел, сигарету он держит в левой руке, а пепельница справа от него, и Гилберту приходится приподняться.
— Я тебя там всего расцарапал, дай посмотрю.
— Всё в порядке, не надо.
Гилберт резко ложится, остатки пепла падают на простыню, Гилберт пытается смахнуть их, но лишь оставляет серые следы на белой ткани.
— Ну-ка перевернись!
Оз подталкивает его и Гилберт послушно ложится на живот. На спине нет ни единого следа от царапин, несколько давних шрамов — и всё. Оз проводит ладонью по гладкой коже, щупает позвонки под шрамом, который оставил Гилберту Джек. Наверняка тут был перелом, обычный человек после него никогда не смог бы ходить. Оза мутит — и Гилберт словно чувствует это: переворачивается на спину, садится, притянув ноги в груди.
— На мне слишком много уродливых шрамов.
Оз думает, что дело вовсе не в уродстве: у Гилберта слишком много смертельных ран, и Оз даже не может понять, когда он успел их получить, потому что через несколько часов свежее пулевое отверстие превращается в зарубцевавшийся шрам. Оз сам видел это, а однажды прямо на его глазах неглубокая рана на предплечье Гилберта зажила, не оставив и следа. Сдерживая тошноту, Оз наблюдал, как сходятся её края, даже не затянувшись коркой высохшей крови.
«Чья бы корова мычала, Оз. Твоё тело принадлежит спятившему типу, жившему сто лет назад, а сам ты превращённая в цепь плюшевая игрушка, даже твоё имя — не твоё, а Освальда Баскервиля».
Усевшись рядом и прижавшись плечом к плечу Гилберта, Оз чувствует живое тепло его тела. Ничего особенного, Оз проверял, ни единого отличия от прочих людей, пока не поранишь.
— Просто посидим так, ага?
Гилберт тянется за новой сигаретой.
— Тебя это не смущает? — спрашивает он, щёлкая зажигалкой.
Оз мотает головой.
— Ты знаешь, я только что переспал с другом детства, меня не смутит, даже если сейчас перед нами разверзнется Бездна, оттуда выйдет Джек Безариус и предложит... совокупиться втроём.
Гилберт кашляет, поперхнувшись дымом.
— Ужас!
Они соприкасаются коленями под простынёй, Оз сжимает ладонь Гилберта в своей.
— Слушай, а это так приятно — курить в кровати?
— Ну да.
— Дай попробую.
Оз тянется к портсигару Гилберта, но не дотягивается: для этого надо встать хотя бы на колени, а Озу ужасно лень.
— Может, не надо?
В прошлый раз он чуть не получил по рукам, когда пытался закурить, Гилберт прочитал ему целую лекцию о том, как это вредно для растущего организма.
— Я теперь взрослый, мне можно.
Гилберт отдаёт ему портсигар и зажигалку. Оз неловко зажимает сигарету губами, подносит к ней неровный огонёк, осторожно вдыхает, глядя, как кончик обугливается. Кажется, зажглась. От дыма першит в горле. Оз делает несколько затяжек и ничего не чувствуется, только неприятный привкус на языке. Как если бы запретный плод познания оказался бы обычным яблоком, да ещё и безвкусным к тому же. Даже докуривать сигарету не хочется. Приходится оторвать задницу от кровати, чтобы дотянуться до пепельницы.
— Не понравилось?
— Не-а.
Оз снова садится рядом с Гилбертом и вспоминает, как они раньше сидели по вечерам в одной кровати и болтали — не успевали наговориться за день. Гувернантка уже уходила спать, Гилберт открывал дверь, соединяющую их комнаты, забирался в кровать к Озу, под одеяло. Они болтали о всякой ерунде, выдавали друг другу свои мелкие детские секреты, которые обещали никому и никогда не выдавать — Оз, к слову, и не выдавал, потому что они долго в его голове не держали, — сочиняли истории, в которых Оз обязательно был рыцарем или героем, спасающим королевство об ужасных монстров, выживающем на острове, населённом дикарями или покоряющим моря.
Удивительное дело, но Оз снова чувствует себя Озом, не плюшевой игрушкой Лейси, не цепью, не осколком души Джека. Это, наверное, так же глупо, как получить божественное вдохновение, валяясь в сточной канаве после попойки, но, говорят, и такое бывает.
Оз закрывает глаза и кладёт голову на плечо Гилберту.
Теперь всё в порядке.
Нет, не так: пока что всё в порядке.

Обзорам:

<a href="http://jarenka.diary.ru/p184437386.htm">Без названия</a>. Автор: [L]Ванильный Занзас[/L] (Гилберт/Оз, романс, R)